 |
|
|
В Потьме Мордовской АССР.
В Потьме Мордовской АССР
Попав в лагерь, мой отец первым делом отправил домой открытку с обратным адресом: Мордовская АССР, станция Потьма, посёлок Явас, п\я №… Адрес тот замечательно «расшифровали» зэки:
Мордо-бия АССР, станция По-тьма, посёлок Я- вас!...
Я получила свидание с моим отцом ещё в 1959-м. Он попал в Дубровлаг раньше москвичей, поскольку судили его в Днепропетровске, отдельно от Подольских, в июле 1958-го.
По жалобе прокурора республиканский суд в Киеве навесил ему все 7 лет, и его тотчас этапом отправили в Мордовию.
На самом деле можно сказать, что ему в этом повезло: если бы остался в силе приговор Днепропетровского суда – 3 года, то его бы скорей всего отправили в лагерь на Желтые Воды – это урановые рудники под Днепропетровском. Там даже молодые зэки погибали через год-два. Человеку под шестьдесят выжить на советских урановых рудниках практически не было шанса. А осуждённых на сроки более трёх лет отправляли в Мордовию.
Летний этап не был тяжёлым, и осенью 1958-го отец оказался в Мордовии, в Дубровлаге, куда по указанию Хрущёва свозили всех «опасных государственных преступников», как власти называли политзаключённых. Хотя назывались эти лагеря «усиленного режима», порядки в 58-60-м году были довольно либеральны: как никак оттепель!
Иосиф Камень попал в относительно хорошие условия. Его привезли в 11-й лагерь, по возрасту не послали на тяжёлые «общие работы», а назначили учителем в вечерней школе для зэков, где он взялся преподавать математику, физику, химию, астрономию. Он действительно все эти предметы знал, т.к. был человеком энциклопедических знаний, а преподавать умел и любил.
Ему дали класс для занятий и разрешили устроить в нём угол для лабораторных занятий, который он сам оборудовал, соорудив из разного мусора несколько приборов для опытов по физике и химии, а заодно – электроплитку, на которой и варил себе еду. В ларьке можно было купить лапшу, например, – это была неплохая добавка к скудной тюремной пайке.
А через три-четыре месяца, как только семья получила его адрес, стали приходить посылки. Посылки заключённым в тот «либеральный» период не ограничивали, и мама посылала 2 раза в месяц сухую колбасу, сардины в масле и даже отваренную курицу в бульоне, которую она сама придумала как консервировать. Так что голодать в лагере отцу не пришлось.
У него появилось много новых интересных знакомых и даже друзей.Весной 1959-го привезли в Потьму и Бориса Подольского с Семёном.
Барух:
Привезли меня из Бутырской тюрьмы в Потьму вместе с десятком других осуждённых, уголовников. Завели в камеру, где были свободные места на нарах. Вещей у меня почти никаких, кроме пары книжек. Только я собрался вытащить книжку рассказов на языке хинди – открывается дверь камеры, и вводят моего отца. Так мы случайно оказались в одной камере на два дня.
Это был счастливый случай, первая радость в тоскливые недели пересылки. Потом их отправили в разные лагеря.
|
Шимон (Семён Моисеевич ) Подольский в лагере 1960г.
|
В выпуске «Заметок» за 2006 год есть прекрасный рассказ Мордехая Штейна о его встречах и беседах с Семёном Моисеевичем Подольским в лагерной больнице зимой 1960-го года. 1
«Семен Подольский выделялся обширной исторической образованностью, врожденной скромностью интеллигента, и божьим даром стройно и обстоятельно излагать своё мнение, будто всю жизнь только и делал, что читал перед аудиторией лекции, – пишет Мордехай Штерн. – Он был к тому же очень приятный, без тени высокомерия, собеседник.»
Характерна для Семёна Моисеевича и такая примета:
«С большим удовольствием мы оба начали переговариваться на иврите, и у него глаза при этом сияли добрым светом. Видно было, что он очень любит этот язык, так много означающий для еврея сиониста в неволе, он был очень взволнован от возможности поговорить на иврите.»
Я должна признаться, в этом описании М. Штейна вдруг ожил для меня тот Семён Моисеевич ז"ל , которого я не раз слушала в юности, до ареста. Он умел говорить об истории захватывающе интересно, его исторические экскурсы звучали как детективные рассказы. Из той же «Страницы памяти» М. Штейна:
«Подольский основательно разбирался во всех важных этапах развития еврейских национальных проблем в странах Восточной Европы в потрясающие 20-50-е годы, и их взаимосвязи с советской действительностью, досконально разбирался в сложной политике партии и правительства по отношению к решению "еврейского вопроса" на территории бывшей Русской Империи, начиная с первых декретов, уравнявшие гражданские права и статус евреев с доминирующими народами Союза, помнил наизусть всевозможные курьезные планы расселения евреев-голодранцев черты оседлости в 20-30-е годы в бесконечных просторах Советского Союза, их помпезное начало и тихий конец: как, например, план поселения евреев в Крыму, или на юге Украины, или в открытых просторах средней России, и т.д., и, под конец - сталинский план переселения евреев из густонаселенных районов Украины и Белоруссии в Биробиджан - будущую Еврейскую Автономную Республику.»
А Борю Подольского привезли на 11-й, где его встретила тёплая компания «студентов», и – мой отец Иосиф Камень. Хотя вообще-то народ там был всякий.
Из двух тысяч заключённых большинство были военные преступники: полицаи, власовцы; очень много бандеровцев; прибалты, боровшиеся за свою независимость; религиозные: иеговисты, члены «Истинно Православной церкви» и других сект. Около 400 человек сидели собственно "за политику": за листовки, за критику в адрес Хрущева. Были и сионисты: Давид Хавкин из Москвы, Анатолий Рубин из Минска. Группы евреев постарше были арестованы в Москве (Ландманы, Гоберманы), в Ленинграде (Печерский, Наум Каганов), в Киеве (Меир Дразнин, Ременик). Кроме того, много евреев сидело не по еврейским, а по прочим делам.
Это всё – в «оттепель», при Хрущёве, с 1957 по 1959 год. Ну, а в 1960-м и «оттепель» накрылась, началось «завинчивание гаек ».
Но в 1959-м жизнь в лагере, по словам Иосифа, оказалась для него терпимой в материальной её части и очень интересной в человеческом общении. Работа в школе доставляла ему удовольствие, было интересно обучать основам наук малограмотных, порой едва умевших читать, деревенских парней. Он всегда умел дружить со своими учениками. Они охотно рассказывали учителю о своей жизни «на воле», а также тюремно-лагерные свои приключения. В старших классах несколько зэков учились всерьёз, с надеждой, что образование поможет им встать на ноги после освобождения. Этим ученикам Иосиф старался помочь одолеть школьные науки.
В августе ему уже полагалось «личное свидание».
Я получила отпуск за отработанный в Сталинграде год и поехала на свидание в Мордовию. Поездами, с двумя пересадками, до станции Потьма.
Когда-то знаменитый, первый в Советском Союзе звуковой фильм тридцатых годов «Путёвка в жизнь», начинается словами:
- От Потьмы до Барашево сорок шесть вёрст. Железную дорогу здесь строили заключенные, – произносит «за кадром» актёр Василий Качалов.
От Потьмы до Барашево вдоль всей этой железной дороги – по сей день! – стоят советские концлагеря. По этой-то дороге я доехала поездом до станции Явас и, выйдя из вагона, оказалась перед лагерным управлением.
После короткого оформления меня завели в небольшую комнату в отдельно стоящем домике за запреткой. Это и был «дом свиданий». Две железные кровати, застеленные солдатскими одеялами, два стула и стол. Минут через десять надзиратель привёл моего папу.
Меня поразил его вид. Не в лагерной робе дело, а в какой-то непривычной для меня сгорбленности: голова опущена, взгляд – вниз, в пол. Вся его фигура выражала как бы подчиненность, покорность. За 25 лет моей жизни я своего отца таким не видела никогда. Он был высокий, широкоплечий и всегда высоко держал голову.
Надзиратель что-то ему сказал, я не расслышала, отец ответил:
- Слушаюсь, гражданин начальник.
Надзиратель ушёл.
Теперь только папа поднял голову, посмотрел на меня, улыбнулся, протянул ко мне руки, мы обнялись – и наваждение исчезло: он распрямился, глаза за стёклами очков блеснули юмором, и он тотчас стал мне рассказывать забавные истории из своей лагерной жизни.
- А ты смотрела кинофильм «ЧП» ?
- Да, конечно.
Советский фильм в двух сериях под названием «Чрезвычайное происшествие», сокращённо «ЧП», летом прошёл по всему Союзу с большим успехом. В предваряющих титрах было написано, что в фильме представлена реальная история советского танкера «Туапсе», попавшего в плен на Тайване. Советские моряки героически отказались выступить в прессе с клеветой против Советского Союза, были посажены в тайванскую тюрьму, но через несколько месяцев им удалось освободиться, и в конце фильма их как больших героев встречают в Москве. Вся история расписана на целых три часа, в главной роли Кадочников во всём блеске своего таланта.
- А мы здесь встретились с живыми героями этого кино, – говорит мой отец, иронически улыбаясь.
- Этих моряков сюда привозили, чтобы вам показать? – удивилась я.
- Да нет, – отвечает он, – их просто арестовали в Москве после парадной встречи и теперь привезли сюда в качестве зэков! Такое вот соответствие между социалистическим реализмом в советском искусстве и реалиями советской жизни.
Я тревожно оглянулась – не подслушивают ли нас?, но отец сказал, что тут никого, кроме нас двоих, сейчас нет.
Два дня и ночь прошли в очень интересных разговорах. Кое-что я рассказывала о домашних наших делах и о своей работе, а отец рассказывал о лагерной жизни и о людях. Рассказчик он был замечательный. Некоторые из тех рассказов мне запомнились.
Историю в той же лагерной школе преподавал Покровский, бывший профессор МГУ. Отец попробовал поговорить с ним по некоторым вопросам истории, но не услышал ничего интересного, кроме стандартно-советской точки зрения: Покровский вёл себя очень осторожно.
Гораздо более интересным собеседником оказался подельник Покровского, тоже бывший преподаватель истфака МГУ, Обушенков, человек широко образованный, по-настоящему знавший историю не только России, но и историю Западной Европы. Историей Иосиф интересовался всегда – не той чушью, которую долбили в советских школах и институтах, а настоящей, о которой «на воле» и упоминать было опасно. Обушенков эту настоящую историю знал, много читал, ещё больше над нею думал, так что беседы эти добавили Иосифу, по его свидетельству, немало знаний.
Ему уже было известно, что в лагере находится целая группа бывших преподавателей с исторического факультета МГУ. Обушенков рассказал подробности.
Весной 1957 г. на истфаке МГУ несколько преподавателей объединились в нео-марксистскую группу. Они писали рефераты об ошибках советской власти, которая, по их мнению, отошла от истинного марксизма. В полном соответствии с марксистско-ленинской теорией эти учёные марксисты-ленинцы попытались распространять листовки в рабочих кварталах Москвы. Разумеется, на них донесли, все листовки оказались в КГБ. Осенью группу арестовали.
На первом же допросе следователь заорал на Обушенкова:
- Ты зачем связался с жидами?
Тот опешил. Истинно русский интеллигент, он никак не ожидал наткнуться на столь неприкрытый антисемитизм в организации, стоящей на страже "социалистического государства".
- При чем тут евреи?
- В вашей группе сплошь евреи!
- Какая чепуха! – возмутился Обушенков
- А я вам докажу, – заявил следователь и стал подсчитывать.
Оказалась интересная картина: арестовано 9 человек, из которых три еврея, трое русских, и еще три “половинки” – один из родителей еврей. Но для КГБ «половинки» не существуют, для них это всё равно жиды.
Такую историю рассказал моему отцу русский историк Обушенков.
Пролетели двое суток свидания.
Уже после моего отъезда отец получил официальное сообщение, что решение Киевского суда пересмотрено. Верховный суд СССР отменил формулировку «хранение с использованием национальных предрассудков» и вернул первоначальный приговор – 3 года. Тем самым отец попадал в категорию «краткосрочников», которых тогда, ввиду той самой «оттепели», освобождали по истечении двух третей срока.
В июне 1960 года, когда прошло два года и два месяца со дня его ареста, мой отец вышел из лагеря.
1 http://berkovich-zametki.com/2006/Zametki/Nomer8/Shtejn1.htm
Перепечатка, переиздание или публикация материалов этого раздела в любом виде без разрешения администрации сайта запрещены.
|
|
